Люди любят жить в комфорте не только материально, но также эмоционально и интеллектуально — в мире привычных образов, понятий, схем. Особенно эта любовь усиливается в кризисные, переломные эпохи, выполняя функцию психологической защиты от неизбежности странного, а порой страшного мира. Впрочем, свою лепту вносят леность, наивность особого рода (та, которую описал Н. Коржавин в знаменитом стихотворении), просто неспособность поспеть за изменениями. О классовых ограничениях понимания и даже адекватного восприятия реальности я уже и не говорю, причём это касается прежде всего и главным образом не низов, а верхов: есть проблемы, явления и процессы, которые классово определённое (и опредéленное) сознание не способно воспринять либо адекватно, либо вообще.
Эта неспособность правящего слоя в целом (но не отдельных лиц, которые в подобной ситуации оказываются чем-то вроде Кассандры) стремительно усиливается при вступлении системы в фазу упадка. Как заметил О. Маркеев, "способность системы к упреждающему отражению коррелируется с фазой развития. При дегенерации системы способность "слышать" катастрофически снижается". Здесь надо сделать три дополнения: 1) не только слышать, но видеть и понимать; 2) речь идёт о сознательной способности (или положительной неспособности) верхов, а не о каком-то отклонении; 3) что касается низов и даже средних слоёв, то они-то как раз демонстрируют упреждающее отражение катастрофы, но на бессознательном и массово-поведенческом уровне, прежде всего в виде различных форм девиантности. Это и мода на оккультизм, и рост преступности и — особенно — рост числа самоубийств, в частности, в молодёжной среде (есть интригующие параллели между распространением "клубов" самоубийц в России в начале ХХ в. и сетевыми сообществами самоубийц в современной РФ).
В то же время верхи всегда стремятся навязать населению свою картину мира или вообще подменить её продукцией зомбоящика. И выходит: слепые поводыри слепых, порочный круг обмана и самообмана замыкается. А ведь именно кризисные времена представляют небывалые возможности адекватного — как-оно-есть-на-самом-деле — понимания реальности, обнаружения тайн систем и секретов "кощеевой смерти" их хозяев. Замечательно сказала об этом Н. Мандельштам: "В период брожения и распада смысл недавнего прошлого неожиданно проясняется, потому что ещё нет равнодушия будущего, но уже рухнула аргументация вчерашнего дня и ложь резко отличается от правды. Надо подводить итоги, когда эпоха, созревавшая в недрах прошлого и не имеющая будущего, полностью исчерпана, а новая ещё не началась. Этот момент почти всегда упускается, и люди идут в будущее, не осознав прошлого".
Жизнь в настоящем в соответствии с картиной реальности вчерашнего дня — не безобидная штука: вместо того чтобы воевать с настоящим, люди бьются со скелетами и драконами прошлого, пропуская удары и выстрелы из будущего. Бьются с хозяевами уходящей эпохи, их привилегиями и символами, не замечая, как на спину им под крики о свободе, равенстве и правах человека взбираются хозяева будущего, новые захребетники, которых им придётся таскать как Синдбаду-мореходу — хитрого старика ("пятое путешествие"). Именно поэтому важно понимать, как работает мир и что скрывают старые этикетки. Например, нам говорят "Запад" — и мы по привычке повторяем, а на самом деле его уже нет — там Постзапад. Нам говорят о христианской цивилизации Запада, а её практически уже нет — на её месте постхристианский социум. Нам говорят о светлом будущем мирового среднего слоя ("класса"), о том, что в глобальном мире беднота будет всё больше пополнять его ряды, а на самом деле средний слой скукоживается даже на Постзападе. Более того, если он будет расти за постзападными пределами (Китай, Индия, Бразилия и т.п.), это грозит планетарной сырьевой катастрофой, мировым голодом и глобальным "переселением народов" ("нашествием неоварваров"), тем более что сроки подходят: великие переселения случаются примерно раз в 800–900 лет.
Куда ни кинь взгляд: государство, политика, гражданское общество — всё это уже почти nature morte, "мёртвая природа". В лучшем случае — нарисовано на холсте, чтобы фальшивый очаг представить настоящим, а самим холстом прикрыть потайную дверцу в будущее, куда хозяева мировой игры бóльшую часть человечества, включая прежде всего нас, русских, пускать не собираются. Потому что им дозарезу нужны наши ресурсы, наша территория, максимально очищенная от населения, потому что исторически мы доказали: русские — единственные в мире, кто может успешно сопротивляться Западу, бить его и создавать альтернативные формы европейской же (но не западной и не капиталистической) современной (Modern) цивилизации. Нашим реальным Модерном был системный антикапитализм, воплощённый в СССР. Именно по этим причинам вот уже четверть века рушатся у нас промышленность, наука, образование, здравоохранение — под сдержанно-оптимистические рапорты о неких достижениях. Это напоминает ситуацию из "Улитки на склоне" Стругацких: целые деревни проваливаются под землю, а СМИ подают это как очередное "свершение" и "одержание".
Ещё пример: глобализацию нам представляют как якобы объективный процесс, которому якобы нет альтернативы, путая (отчасти сознательно, отчасти по тупости) глобализацию с интеграцией и интернационализацией. Точнее, альтернатива вроде как есть, но внутри самой глобализации — более медленная и равноправная, а творцами её, предполагается, станут страны БРИКС. И хотя восторгов по поводу глобализации поубавилось, на её небезобидные "аватары" типа "устойчивого развития" до сих пор ловятся иные простаки.
Кроме сознательных и "полусознательных" искажений реальности есть и такие, которые связаны с тем, что наше внимание чаще всего приковано к определённому пространству (в ущерб другим) и ограничено определённым временем — краткосрочным, сегодняшним днём. Это понятно и в ряде отношений естественно, однако последствия такой избирательности нередко бывают катастрофичными, особенно в средне‑ и долгосрочной перспективе. Я имею в виду следующее. Мы, не отрываясь, следим за тем, что происходит в мире, в большой политике, концентрируясь на Западе, прежде всего — на США: президентские выборы, что сказал Трамп, что мутит Хиллари и т.п. Разумеется, кризисы и войны: Сирия, Каталония, Венесуэла и многое другое. Однако при всей важности этих событий — это то, что на поверхности, краткосрочно-событийное. Есть менее заметные процессы, последствия которых разворачиваются долго, но, развернувшись, нередко создают такие ситуации, порождают такие кризисы, которые меняют, а то и просто ломают ход истории. Сегодня процессы эти разворачиваются на периферии Запада, ядра капсистемы, то есть "развитого мира", в мире трущоб, и замечают их, как правило, только тогда, когда они становятся в полный рост, стоят у порога в виде многомиллионной армии варваров. И когда настаёт день Д и час Ч, когда звонят Колокола Истории, выясняется: то, чем люди жили и интересовались, то, что казалось им Большой Политикой, за чем следили как за главным, за судьбоносным — не более чем мелкое шоу Большой Игры, главный приз которой разыгрывается где-то далеко, мелкое — на фоне тектонических сдвигов, которыми в "жизни мышьей беготне" (А.С. Пушкин) мало интересовались. Ну, конечно, интереснее — с кем спит Мадонна, каково реальное состояние Уоррена Баффета и влияли ли русские хакеры на американские выборы. Это кажется настояще-будущим. Нет. Будущее — это албанцы в Риме, арабы в Париже и мексиканцы в Лос-Анджелесе. Будущее — это "мюнхенский султанат", "марсельский вилайетет". Будущее — это "мечеть Парижской богоматери". Уточню: возможное будущее — если в Европе не произойдёт, как сказал бы М.О. Меньшиков, "какой-нибудь смены энергий".
Чем-то вроде репетиции или, точнее, воспоминанием о будущем был миграционный кризис в Европе, но он прошёл и его не то что забыли — постарались выбросить из головы. Однако проблема никуда не делась, демографический котёл за пределами расово и демографически ветшающего западного мира бурлит. Когда он закипит и крышку сорвёт, то мало не покажется: взрыв котла внесёт решающий вклад в наступление нового Темновековья и обусловит многие черты нового посткатастрофического (для многих — постапокалиптического) мира. Ну, а пока все эти дела на мировом Юге воспринимаются как неблизкий умеренно-тревожный фон европейского (североатлантического) бытия — как варварский мир (Pax Barbaricum) во времена поздней Римской республики и Римской империи. Но ведь надо помнить, чем всё закончилось в случае с Римом.
С конца II в. н.э. варвары были постоянным внешним фоном, а затем фактором жизни Римской империи. В 113–101 гг. до н.э. Республика вела войны с кимврами и тевтонами. В 102 и 101 гг. Гай Марий нанёс противнику поражения в битвах при Аквах Секстиевых и Верцеле, на чём война и закончилась. На тот момент численное соотношение Рима и варваров, римского войска и варваров было примерно одинаковым. За несколько столетий, пока Рим жил своей жизнью, переходил от кризисов к стабилизациям и от стабилизаций к очередным кризисам, численность варваров, селившихся по периметру римских границ, существенно выросла, военная угроза с их стороны помножилась на их демографический потенциал. К тому же и Рим с III в. слабел, переставая быть Римом, внутренне разлагаясь, утрачивая свои ценности и варваризируясь — мода на восточные культы, варварскую одежду, стремление элиты к гедонизму, разложение низов и т.п.
Иными словами, в течение нескольких столетий рядом с Империей нарастал демографический вал, который, как только она ослабла, обрушился на неё и сокрушил. И хотя финал сокрушения растянулся почти на сотню лет, факт остаётся фактом: варвары, инфильтрировавшиеся в империю и осевшие в ней, поддержали внешний натиск, и вышло по Тойнби: комбинированный удар внутреннего и внешнего пролетариата — и финал. Но этот удар демографически вызревал и готовился в течение трёх столетий, будучи внешней канвой борьбы римской элиты за власть и собственность. А рядом тикала бомба замедленного действия, на которую и на долгосрочные последствия тиканья которой обращали мало должного внимания: варвары — это где-то там, за лимесом.
Сегодня мировая ситуация отчасти напоминает времена поздней Римской империи. При всей поверхностности исторических аналогий, при том, что современный мир неизмеримо сложнее мира полуторатысячелетней давности, ныне мы тоже имеем империю (Постзапад), тоже перезрелую и не только постепенно утрачивающую гегемонию, но и погружающуюся в упадок: экономический кризис, размывание среднего слоя, интеллектуально-волевая деградация элиты и населения в целом, кризис семьи и утрата традиционных ценностей, дехристианизация, возведение половых извращений и бездетности в норму, фактический отказ от трудовой этики в пользу гедонизма, потребления и многое другое, благодаря чему произошло становление Запада как такового, как цивилизации. Социокультурный и волевой иммунитет Запада стремительно подрывается, что и было продемонстрировано, например, в ряде стран Европы во время миграционного кризиса. Тогда мужчины-европейцы оказались неспособны защитить своих женщин и детей — condition sine qua non нормального существования популяции — от чужаков-мигрантов, при том что последние пока составляют меньшинство. А ведь защита самцами самок и детёнышей — основа существования/выживания популяции. Я уже не говорю о случае, когда за изнасилование пони в зоопарке в Германии сирийским мигрантом насильнику грозит срок намного больший, чем если бы он изнасиловал женщину или ребёнка.
Нынешнее противостояние в Европе белых европейцев и чужих носит принципиально иной характер, чем противостояние римлян и варваров и отягощено рядом обстоятельств, совокупность которых, по сути, почти не оставляет белым европейцам никаких шансов; в известном смысле о них можно сказать то же, что Цицерон сказал об убитом Катилине и его сподвижниках: vixerunt ("прожили", "отжили"). Образно по этому поводу выразился С. Хелемендик: "Наши упитанные европейские братья… уже закончили своё существование в истории, их уже нет. Пока они сидят в своих банках и считают хрустящие бумажки, их улицами овладели заторможенные от многовекового пещерного инцеста албанцы… Наши упитанные европейские друзья… не понимают пока, что случилось. И уж совсем не понимают, что никаких демократических или хотя бы мирных решений случившееся не имеет… Вот и всё, вот и обещанный закат Европы". В Лунку Истории, добавлю я.
Одно из главных нынешних обстоятельств заключается в том, что хотя римляне и варвары были представителями различных этносов, но и те, и другие относились к одной и той же расе, а в религиозном плане были язычниками: даже в IV–V вв. христианизация Рима была далеко не полной. Нынешние европейцы отличаются от мигрантов, уже превратившихся во "внутренний пролетариат" (причём не в капиталистическом, а в римском смысле термина: те, кто нередко вообще не работает, а паразитирует на государстве, требуя хлеба и зрелищ, и при этом активно плодится), не только этнически, но также расово, классово и социокультурно (религия). Иными словами, относительно благоустроенному толерантному (то есть лишённому воли к сопротивлению) белому европейцу, нередко среднего или пожилого возраста, противостоят молодые агрессивные арабы и африканцы, подавляющее число которых составляют мусульмане. Бóльшая часть их вовсе не собирается интегрироваться в умирающую постзападную систему, а стремится прогнуть её под себя, либо паразитируя на ней, либо превращая в объект криминальных действий.
Уже 6–8% чужого населения, причём молодого, бедного, агрессивного, уверенного в ценностях своей религии, а следовательно, в своей культурно-исторической правоте, которому "противостоят" пожилые, сытые, утратившие веру, толерантные (повторю: лишённые воли к самостоянию и сопротивлению чужому и чуждому) европейцы — это серьёзная проблема, меняющая ткань, внутренность европейского социума. По-видимому, достаточно 15–20%, чтобы баланс изменился кардинально и безвозвратно. А этот процент — можно не сомневаться — будет достигнут. Как заявил один палестинский деятель, у арабов есть оружие покруче атомной бомбы — матка арабской женщины.
Демографический котёл Юга разогревается стремительно: это в древние времена околоримские варвары раскачивались четыре с лишним столетия, нынешним хватит меньше сотни, а скорее всего — нескольких десятилетий. Мы, повторю, наблюдаем за кипящей пеной котла, но решающую роль сыграет то, что скрывается под ней. Кто не слеп, тот видит: к середине XXI в. больше половины мирового населения (если верны эти оценки, то 4,5 млрд из 8) будет жить в Китае, Индии и Африке. Не только прокормить, но экологически сдержать такую массу эти регионы не смогут, и людская лавина устремится туда, где чисто и светло и где живут мужчины, неспособные защитить даже самих себя, не говоря уже о слабых мира сего. Добро пожаловать в новую эпоху переселения народов! Ещё чуть-чуть, и ситуацию в Европе можно будет описывать строками Блока:
…свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
Тех самых упитанных европейских братьев, о которых писал С. Хелемендик. Тем, кто склонен воспринимать всё это как избыточный алармизм, отвечу: лучше пять минут поволноваться, чем всю жизнь быть покойником, изгнанником или рабом у чужих.
В самом начале V в. н.э. знатный римлянин Сидоний Аполлинарий писал своему другу о том, как хорошо и покойно сидеть ему на своей вилле у бассейна, наблюдая, как замерла над водой стрекоза. "Мы живём в прекрасное время", — заключил он. Через несколько лет (в 410 г.) Аларих разграбил Рим, а ворота ему открыли "внутренние пролетарии". Лучшее средство против "синдрома Сидония Аполлинария" — принцип "кто предупреждён, тот вооружён", а лучшее средство быть предупреждённым — информация, превращённая в знание и понимание. В связи с этим имеет смысл пристальнее взглянуть на ту зону, откуда может прийти беда, и узнать, что за грозы собираются за Чёрными Горами, что за дым поднимается из-за синей речки, чтобы не говорить потом: "Пришла беда, откуда не ждали".
Именно поэтому так важен разговор о реальной картине современного мира, особенно о его теневой стороне, потому что тень перестала знать своё место. Ещё немного — и впору будет цитировать Толкина: "Завеса Мрака встаёт над миром". Теневая сторона современного мира — это умирающий, а потому всё более криминализирующийся "капитализм-финансиализм"; это закрытые структуры — от верхних (клубы, ложи, комиссии, спецслужбы) до нижних (мафия, каморра, ндрангета, триады, якудза и т.д.); структуры эти на самом деле весьма похожи, говорил же Трисмегист: то, что вверху, то и внизу. И связи между ними весьма и весьма тесные, объединяющие их в Теневой Мир, охватывающий всё большую часть планеты. Глобальная экономика — криминальная экономика; в условиях нехватки ликвидности чуть ли не половина мировых банков существует, кредитуя наркотрафик. Наконец, есть огромный мир слаборазвитых стран — мир социального ада, горя, смерти, социального пекла (в прямом и переносном смысле — пекельный мир), мир глобальных трущоб, из которого по ряду причин удалось вырваться некоторым регионам нескольких стран, прежде всего Китая и Индии. Впрочем, чем больше их экономические достижения, тем острее социальные проблемы, которые скорее всего невозможно будет решить не только экономически, но, пожалуй, даже социально-терапевтически — только хирургически. С этого мира на обочине пикника развитых стран, которые инерционно, хотя и всё меньше наслаждаются жизнью (как тут не вспомнить суру Корана: "теперь пусть наслаждаются, потом они узнают"), мы и начнём разговор — с Африки, Индии и Китая. Точнее: с Китая, Индии и Африки. |
Фурсов Андрей Ильич – русский историк, обществовед, публицист, социолог.
