XIII
Кроме укусов, конечно же, был прессинг: прессингуемого легче эксплуатировать. Как осуществлялся механизм эксплуатации? Просто. Сам Крылов оставил описание одного эпизода, очень важного для его биографии как в творческо-интеллектуальном, так и в социальном плане, а в чем-то просто решающего. С какого-то момента Крылов начал писать для самого себя записки – памятные, аналитические, в которых пытался восстановить ход событий, уяснить их и их скрытый смысл, механизм и структуру. Думаю, помимо практической интеллектуальной задачи, записки эти решали и задачу другого рода – эмоционально-психотерапевтическую: таким образом Крылов пропускал ситуацию через себя, адаптировал себя к ней, приучал: прекрасно осознавая, с кем имеет дело, до конца он так и не смог привыкнуть, что коллеги, т.е. ближние по работе могут так себя вести. В этой непривычке очевидна слабость Крылова – так же как из записок самому себе зияет одиночество: только с самим собой он мог поделиться случившимся.
Как конкретно происходила эксплуатация, присвоение чужих идей, текстов? Передо мной записка В.В.Крылова, написанная им самому себе – для уяснения ситуации и, по-видимому, психологического вытеснения – в конце июня 1973 г., и названная им «Конец 1972 – 1973 год. Структура шантажа». Я привожу ее полностью, заменив, однако, фамилии и имена буквами русского алфавита. Конечно, хотелось бы, действуя по принципу «Мы поименно вспомним тех, кто поднял руку», назвать имена. Но я не хочу чтобы имена гонителей Крылова появились на страницах «Русского исторического журнала». Много чести. Для мрази и одной буквы более, чем достаточно. Alors, voyons.
«Конец 1972 – 1973 год. Структура шантажа»
Декабрь 1972 год. Подходит А и передает просьбу Б добровольно и без шума выйти из редколлегии. Я еще пошутил, не лишат ли нас и авторских прав. Ответ: ваше п р о ш л о е не мешает Вам быть авторами, но мешает быть редакторами.
Конец января. Без всякого предупреждения, после полугодовых восхвалений статьи и сборника о “Средних слоях”, В за день до сдачи книги в печать устраняет мою работу. В – член Ученого совета нашего института (ИМЭМО) от Института народов Азии (ныне Институт востоковедения РАН. – А.Ф.) Это было указание ему Б.
Февраль 1973 г. Обсуждение монографии на секторе. Упор на критику первой главы монографии (написана В.В.Крыловым. –А.Ф.). Охаивание ее за “детерминизм” – Г (потом после статьи в “Коммунисте” № 11 она скажет о необходимости вернуть в книгу все места о детерминизме), Д, Е. “Странная позиция” Ж, как бы “невольно” создающая основу для такой критики. Б хвалит Ж! Впервые!
Февраль 1973 г. “Тройственная статья”. Впервые ясно обнаруживается, отчего воют все прочие и три года “хлопал дверью” Б во время наших выступлений: спор не о сущности наших взглядов, но о том, чьи фамилии будут поставлены над текстом. Д в открытую в секторе распространяется об «извращении» мною Маркса. Впервые из догматика меня пытаются представить ревизионистом! Мой первый с нею «крупный разговор» о подлости такой линии.
Март 1973 г. З и Б отказывают подписать мою заявку в редакцию на основании “он напишет контру”. Сказано намеренно при мне, якобы меня не видя стоящим рядом.
Март 1973 г. Срыв публикации двух статей в “Народах Азии” стараниями И, который первые три дня был от них в восторге и сказал, что это будет украшение журнала. На четвертый день после встречи Ж, К и Л статья отвергнута. Откровенное ограбление. Текст в шестьдесят страниц был возвращен с пометками “разных почерков”, т.е. был пущен по рукам без моего разрешения. Другой текст разрезан в клочья, и вернули огрызки, ампутированные куски бог знает где! Неожиданно от «ветерана» нашего движения слышу знакомый мотив: я боюсь вылететь с работы за твои выдумки и извращения.
Апрель. Шумное обсуждение монографии на дирекции. Много хвалят (неожиданно для меня мою главу, но я не знал, что она уже не вполне моя). Б явно делает весь труд “анонимным”. Это усиление того мотива, который в качестве пробы в марте выдвинул М: Крылов подал не главу, но “материал”. Восхвалялось таким образом участие Н, и ни что более. Б окончательно становится ясным, что наш подход спас дело, и он в открытую идет на ампутацию моих авторских прав. Ж в качестве подачки и “приручения” дается звание “старшего”. Меня попрекает неблагодарностью за отваленный куш в 180 рублей.
Май. Н и Г очень ласковы со мною и выражают великую озабоченность якобы враждебной позицией О и П. Дают понять, что под моей фамилией этот “бесценный для науки” материал потеряет свое значение, что надо больше думать не о себе, но о “деле”. Ж (что-то унюхав, а что, не сказал) сообщает о том, что он уже говорил с Р о моем переходе в Институт народов Азии, что мне вряд ли здесь работать и жить. Прямо дает понять о “патологии” ко мне Б.
Июнь 25 дня. М уклончиво говорит о невозможности “формально” обсуждать диссертацию без первой главы. В феврале ему и А наряду с главой о производственных силах я дал еще и 1-ю главу своей диссертации, оговорив, что в книге они могут тасовать ее как угодно, но чтобы они не лишали меня авторских прав, я бы мог использовать главу в монографии как свою публикацию по диссертации. Как-то уклончиво в телефонном разговоре проскользнуло мнение о том, что вряд ли возможно говорить о первой главе как вполне крыловской. Все уезжают отдыхать. Я в панике, растерянности и понял, что меня провели и в авторских правах. Жду, как поймать с поличным, неоспоримых фактов. 5 августа они у меня на руках: Н показывает свое соавторство».
В такой ситуации нужно было наносить удар – «из всех орудий», как сказал бы Солженицын, много раз «бодавшийся с дубом», планировавший, рассчитывавший как стратег свою борьбу как с системой, так и с профессиональной средой, и в отличие от Крылова, в конечном счете победивший. «Бодался теленок с дубом» – это, помимо прочего, сводка с театра боевых действий. Один язык чего стоит. Например: «Уж новей моего известия у них и не может быть: выходит “Корпус” на Западе! И не о том надо волноваться, что выходит, а как там его примут. И обдумывать надо – не чего там переполошился “Новый мир”, а: не пришло ли время моего удара? Ведь томятся перележалые документы, бородинского боя нашего никто не знает, – не пора ль его показать? Хотелось покоя – а надо действовать! Не ожидать пока соберутся к атаке, – вот сейчас атаковать их». И далее: «Не объемный расчет ведет меня – тоннельная интуиция. ...Я еще осторожничаю, я гнанный в дверь... сейчас лишь сопроводиловку допечатать быстро, связку бомбы, чтобы разрозненные части детонизировали все рядом и к понятному теперь сроку27». Однако, Крылов – не Солженицын, нервы не выдерживают. Написав записку «Забирайте все. Я ухожу», он запивает, а затем – обычное дело – попадает в больницу. Но тут в дело вмешались мать и друзья. Они явились на работу («в присутствие») и пригрозили разоблачением и возможностью суда, сказав, что есть черновики-рукописи. Как рассказала мне позднее Елена Петровна (мать Крылова), по крайней мере, отчасти это был блеф. Отчасти потому, что полного рукописного варианта первой – концептуальной, а потому системообразующей главы (называлась «Основные черты зависимого развития общественного типа») – главы будущей «коричневой книги» («Развивающиеся страны: закономерности, тенденции, перспективы»; вышла в издательстве «Мысль» в 1974 г.) у Крылова на тот момент не осталось. Были только резано-клеенные куски, много, но не текст целиком. Текст давным-давно был отдан на машинку, в таком-то виде его и «с к о г т и л и». Однако, «охотникам за черновиками» (а точнее, за «черепами» и их содержимым) не повезло: дома у Крылова хранился полный текст уже подготовленной первой главы его диссертации, который и стал основой первой (и не только первой) главы коллективной монографии. Запахло скандалом. В результате фамилию «Крылов» вернули в список соавторов, но сам список изменили – не по авторству глав (тогда все становилось совсем ясно), а по авторству частей.
В 1974 г. Крылов защитил кандидатскую, которая исходно легла в основу сданной в набор в октябре 1973 г. коллективной книги. В результате Крылову, выступая на защите диссертации, пришлось ссылаться на «коричневую книгу», основные теоретические положения которой были сформулированы им в черновиках, рукописных вариантах диссертации! Сюр!
Я помню осень 1973 г. Помню наши с Крыловым разговоры, о разных разностях – о перевороте в Чили, и о вышедшем на экраны «17 мгновений весны» (первая реакция Крылова – «любование эсэсовщиной», потом помягчел), о войне Судного дня (война Йом Кипур) и книге «Архипелаг ГУЛАГ». И, естественно, о «коричневой книге» и обстоятельствах финальной стадии ее подготовки. Ситуация для Крылова могла бы оказаться и хуже. И тем не менее, он был подавлен тем – что случилось и как случилось. Именно тогда он написал вот это стихотворение:
Наш принцип – коллективный труд,
Однако, присвоенье частное!
Как ловкость рук полезна тут!
Как совесть неуместна и напрасна!
Здесь совесть что-то вроде пут,
Здесь просто стыдно, коль ты не плут.
Приятно коллективом дружным
Научные труды творить!
И голову ломать не нужно!
И можно автором прослыть!
Ведь коли коллективный труд,
Возможности у всех растут
Но если присвоенье частное,
Ты обижаешься напрасно!
Не прогорело наше дело,
Как много будет общих дел!
В карман друг к другу лезьте смело!
Ведь кто смелее, тот и съел!
И если автор не спесивый,
И если ясно – промолчит,
То грабь его! Как грабит К...28
Учись у К...: коль мир осудит – Бог простит.
А не простит!? Мы ж атеисты!
И нам не страшен Дантов ад.
Слыхал, что пишут про «экстремистов».
Опять улов. Мне черт не брат.
Этот «моральный кодекс» «охотников за черепами», написанный как бы от их имени, Крылов завершает призывом:
Пусть будет коллективным труд,
Но в виде опыта, в порядке исключения
Попробуем хоть раз осуществить
Хотя б отчасти честное распределение.
Верил ли он в такую возможность? Конечно, нет. Об этом свидетельствуют его же строки, вынесенные в качестве эпиграфа к его стихотворению:
Стремимся к цели, нас ею сплотили,
Кто босиком, а кто в автомобиле.
Эксплуатация чужого труда, помимо прочего, действительно, позволяла клану, его боссам чувствовать себя настоящими авторами (иные искренне входили в эту роль), а то и научными звездами, коими по законам делания советской карьеры и в групповых интересах объявлялись («назначались») те или иные индивиды. Психологически меня это, как и плагиат, всегда удивляло и даже забавляло. Ведь сам факт плагиата автоматически означает признание плагиатором своей научной, профессиональной и социальной несостоятельности, импотенции. О моральной стороне дела я уже и не говорю, но знать про себя, что ты не только вор, но и никчемный специалист, непрофессионал, знать и жить с этим – кошмар. Вести себя как научный авторитет, зная, что на самом деле неспособен и строчку написать – кошмар. Как можно ставить себя в такое положение: ведь все всё понимают. И, главное, сам человек про себя все понимает, какой, на хрен, академик (член-корреспондент, доктор, профессор и т.д.), когда слова в предложения складывать не научился, когда IQ – минимальный, а то и отрицательный?
Да, группы, кланы, (впрочем, как с одной стороны, толпа, с другой – официальные структуры) видят только те звезды, существо¬вание которых сами позволяют и которые сами «зажигают» – «если звезды зажигают, то это кому-нибудь нужно». Конечно, нужно. И не бескорыст¬но. А что делать с бескорыстными и внеплановыми звездами? Ясно, что. «Он жил в отвратительном обществе, которое его и убило», – сказал на похоронах В.В.Крылова нынешний директор Институ¬та Африки РАН А.Васильев. В значительной степени это так. К этому вопро¬су мы еще вернемся, а сейчас отмечу вот что. Описанную ситуацию не надо демонизировать. Это – повседневная реальность определенного среза советской жизни 60-70-х годов. Все очень обыденно:
Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.
Се вид Отечества, гравюра.
(И.Бродский)
То, о чем идет речь – обычный и характерный для позднеком-мунистического общества процесс положительного и (чаще) отрицательного взаимодействия, т.е. борьбы (конкуренции и превентации) социальных индивидов различного типа – индивидуальных и коллективных, формаль¬ных и неформальных. Борьбы – кого за выживание, кого – за хорошую жизнь:
Траву ел жук, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы
И страхом перекошенные лица
Лесных существ смотрели из травы.
(Н.Заболоцкий) |
Фурсов Андрей Ильич – русский историк, обществовед, публицист, социолог.
