XVI
Роль гонимого была, однако, не единственная, на которую в соответствии с логикой социальных законов советской жизни был вытолкнут Крылов. Была и другая. На нее его выталкивали те же люди, но уже в качестве членов не клана, а общества в целом. Речь идет о роли персонификатора того, что А.А.Зиновьев назвал романтически-страдательным самосознанием общества, тоски по неосуществимым идеалам, по невозможности реализовать возвышенное начало.
В «Желтом Доме» Зиновьева один из персонажей рассуждает о другом персонаже – МНС – таким образом. «В нашем обществе такие люди, как МНС, суть очень редкое исключение. Даже в учреждении профессиональных думателей и говорунов, в котором работал МНС. Он был одиночка. В его окружении было много людей похожих на него. Но они суть явления иной породы. Они суть среда для таких, как он, но он не есть элемент среды для них. Кроме того, тут действует социальный закон резонанса, по которому обычные люди начинают думать и говорить подобно МНС лишь в присутствии таких существ, как МНС, что создает иллюзию, будто их много. Эти исключительные существа играют для своего окружения роль генератора идей, роль катализатора думательного и говорильного процесса. Даже молчание этих существ провоцирует окружающих на мысли и слова такого рода, какие описаны в этой книге.
Конечно, МНС не типичен: для нашего общества. Но он более, чем типичен: он характерен. В таких индивидах концентрируется то, что малыми дозами, фрагментарно и случайно распределено по многим другим людям. И в этой своей концентрированности они выглядят как исключения, хотя концентрируют в себе лишь то, что свойственно в той или иной мере их окружению. Быть таким индивидом – значит, выполнять определенную характерную роль в обществе. Общество само выталкивает отдельных индивидов на эту роль. Но происходит это не часто – обществу и не требуется их много. И не всегда общество в них нуждается. Даже тогда, когда оно в них нуждается, ему не всегда удается выделить на эту роль подходящего индивида, и потребность удовлетворяется иными средствами или глохнет неудовлетворенной. Такой индивид должен выделится из массы людей за счет своих личных качеств, которые в требуемом сочетании встречаются не так уж часто: он должен быть достаточно образованным, умным, остроумным, способным, непутевым, бескорыстным, некарьеристичным. Добрым, находчивым, нетрусливым и даже чуточку аристократичным. Посмотрите вокруг себя: много ли таких людей вы заметите в поле своего внимания? В реальности такой индивид бывает далеко не ангелом. Он обладает и отрицательными качествами. Вы видели, что МНС обладает в изобилии таковыми. Но они не влияют на характер исполняемой им роли29».
Появляясь, персонификаторы «распыленных идеалов», распыленного, грубо говоря, желания «скотов» быть «людьми» (фраза из «...Швейка»: «Помните, скоты, что вы люди», – была одной из любимых у Крылова). Продолжу цитату из «Желтого дома». Такие индивиды, как МНС «воплощают в себе некое романтически-страдательное самосознание общества, тоску по невозможности некоего просветленного, возвышенного начала в обществе и многое другое в том же духе, чему нет еще подходящего научного наименования и определения. И, проявляясь, они самим своим существованием проявляют общество с этой точки зрения – обнажают некое общественное подсознание, образующее скрытую основу всей прочей духовно-интеллектуальной сферы общества. Отчасти этим определяется и отношение к ним общества: оно готово мириться даже с резкой критикой своих язв, но оно не хочет обнажать подноготную своего здоровья.
Роль таких индивидов не следует смешивать с ролью беспристрастного познания общественных явлений (хотя такой элемент тут есть) и с ролью критиков язв общества (и такой элемент тут есть). Людей, которые более или менее верно понимают окружающее общество, довольно много даже у нас, несмотря на то, что научно правильное понимание общества считается преступлением или является привилегией секретных организаций. Что касается критиков язв, то почти каждый гражданин нашего общества способен на это в подходящем настроении. А в нетрезвом состоянии он ни на что другое вообще не способен, кроме разоблачения.
Не надо, далее, смешивать роль таких индивидов с ролью циников и шутов. Цинически-шутовское отношение к обществу распространено очень широко. Циники и шуты есть повсюду. В правящих слоях общества их не меньше, чем в подвластных. Общество относится к ним довольно терпимо. Хотя оно и не выпускает их на первые роли (для этого нужна хотя бы видимость веры и серьезности), оно позволяет им многое. Носителям же и выразителям романтически-страдательного отношения к обществу никогда не позволяют подняться даже на первую ступень социальной иерархии. Их стремятся низвести до уровня цинически-шутовского или познавательно-критического, а если это не удается, исключить из себя и уничтожить. Общество производит их как свой продукт, но такой продукт, который является чужеродным для него и подлежит выбросу в качестве экскремента. Это – отходы духовной жизнедеятельности общества, оно стремится избавиться от страдательного элемента своего подсознания, собрав и спрессовав кусочки его в особое тело. Индивид такого типа, как МНС, аккумулирует в себе болезненную часть подсознания общества для того, чтобы очистить от него общество (выделено мной. – А.Ф.). Последнее не становится от этого здоровее. Но формальная операция выброса должна состояться.
Индивид такого типа, как МНС, опасен обществу не столько тем, что он аккумулирует в себе болезненные явления подсознания общества, сколько тем, что он способен осуществить эту аккумуляцию лишь благодаря своему особому социальному качеству: он – индивидуалист. Вы сами видели, что он готов был примириться с существующим строем жизни, но у него ничего из этого не вышло. Думаете, не успел? Вряд ли это так. Ну, пронесло бы на этот раз, а где гарантии, что не погорел бы в другой? Дело тут в том, что общество само не захотело с ним примириться, ибо оно разглядело в нем эту самую странную для себя опасность – индивидуалиста. Именно поэтому общество позволило и даже помогло отобрать его в качестве марионетки в задуманном свыше представлении и таким необычным способом избавиться от него30».
Наибольшую опасность как для позднекоммунистического социума в целом, так и для клана, был потенциал превращения в положительного индивидуалиста (другое дело, что потенциал этот существовал теоретически, Крылов его реализовать не мог, но они об этом не знали). Для клана, коллектива как социального индивида именно положительный индивидуализм личности является самой страшной угрозой. Отсюда – реакция не только на него, но даже на его возможность, зародыш, намек.
Убежден, почти все сказанное Зиновьевым (устами одного из своих персонажей) о социальном типе МНС (Крылов, кстати, очень долго ходил в «мэнээсах»), о его социальной функции, так или иначе верно для Крылова. Он не только профессионально оттенял слабый профессионализм коллег как работников определенного типа, не только не вписывался в клановое жизнеустройство и вступал в противоречие с теми же коллегами как членами – более или менее активными, а то и пассивными – клана, но и выявлял их социальную суть как «нормальных» индивидов «ненормального социума». Быть нормальным человеком ненормального общества можно только в качестве (его, для него) ненормального индивида. И наоборот. Следовательно, нормальный – способный, умный и в то же время некарьерный (например, не рвущийся в партию, к должностям, к защите «диссера» как-можно-раньше-и-быстрее) человек – это ненормальный (социальный) индивид данного общества. Так индивидуальное человеческое здоровье становится показателем социального нездоровья общества, его членов, – показателем вполне очевидным для этих последних. Отсюда – реакция в широком спектре, о котором писал Зиновьев: от стремления успокоить себя, представив «девианта» шутом, чудаком, неудачником, до (если объект слишком серьезен, слишком «крепкий орешек») социального уничтожения (в 1930-е – донос, 1950-е и далее – блокирование карьеры, создание социального и психологического вакуума, просто травля). Воплощение, персонификация Крыловым тех социальных качеств-функций, которые отметил Зиновьев, делали его социальную и жизненную ситуацию еще более запутанной, болезненной и сложной – но, как ни парадоксально, не более трудной, в чем-то это переплетение разно-уровневых противоречий облегчало положение. То, что Крылов «жить мешал» не только как профессионал высокого класса и обладатель великолепных мозгов («аппарата»), не только как нечто настоящее, но и как особое, другого, чужого вида социальное существо, как социально чужой и чуждый, делало его еще более раздражающей мишенью, помещало в самый центр оптического прицела «социальной винтовки».
И тем не менее ситуация была далека от «дважды два – четыре». Как официально-институтско-отдельская, так и кланово-групповая нужда в профессионале заставляла мириться с его социальной чужеродностью. Социально чужой («с нами, но не наш», как сказал бы Ленин) – такое восприятие, как это ни парадоксально, отчасти компенсировало в глазах иных коллег интеллектуальные достижения и реальный профессиональный статус Крылова. Кроме того, он никому не был карьерным конкурентом. Противоречия разных уровней ситуационно «как бы» нейтрализовали друг друга. В то же время Крылов понимал и ощущал свою чужесть по всем линиям – экзистенциальную, социальную, групповую, профессиональную. Абсолютный аутсайдер – социально. А психологически – «инсайдер», которому хотелось быть с людьми, среди людей, для которого очень важен был «Я-образ», т.е. то, какими нас видят другие. И не просто инсайдер, а очень одинокий человек. Как знать, не оказывалось ли в такой ситуации роль гонимого, жертвы единственным, пусть и негативным, средством социального и группового включения? Не было ли включение в такой форме средством перебить, преодолеть исключения в других его формах – экзистенциальное, например? Не идет ли речь о выборе меньшего зла, о попытке схитрить, обмануть социальные законы?
|
Фурсов Андрей Ильич – русский историк, обществовед, публицист, социолог.
