В 1970-е годы трудно было представить, что когда-то мы будем отмечать (даже в смысле: фиксировать) столетие со дня рождения Брежнева. Интересен ли Брежнев как личность? Конечно, нет. Будучи по-человечески симпатичнее большинства своих предшественников и преемников, он, конечно же, был тем, что именуют «серой личностью». Но он и не мог быть другим, иначе никогда не сделал бы карьеры при том антиестественном отборе, который был характерен для номенклатуры и усиливался по нарастающей, кульминировав в Горбачеве и его команде.
Брежнев тем и интересен, что был ярким представителем и выразителем интересов зрелой, сытой, а потому в целом незлой, не стремящейся лить кровь номенклатуры. Брежнев был воплощением этого типа. Поэтому надо говорить не столько о нем, сколько о модели и эпохе, которую он выражал, а точнее, отражал.
Брежневская эпоха интересна не только сама по себе. Она стала снятием противоречий, накопившихся в советском обществе в 1920—1950-е годы (особенно в 1950-е), и в то же время в ее недрах возникли острейшие противоречия, которые вышли наружу в 1980-е и были разрешены посредством горбачевизма и ельцинизма. Сегодня эти противоречия в их снятом виде уже почти не существуют — эпоха, начавшаяся на рубеже 1960—1970-х у нас и в мире, стремительно подходит к концу.
Согласно одному из мифов, брежневизм — это частичная реставрация сталинизма. В основе данного мифа лежит полное непонимание социосистемной природы номенклатуры. Номенклатура возникла и всю раннюю стадию своего развития просуществовала как слой, не имевший физических, социальных и экономических гарантий своего существования. С Хрущевым в 1953—56 годах номенклатура решила проблему физических гарантий и начала борьбу за социальные экономические гарантии. На этом пути встал Хрущев. Его устранение в 1964 году стало основой обеспечения экономических и социальных гарантий и открыло «золотой век» номенклатуры как статусной группы.
Брежневский режим был намного дальше от сталинского, чем хрущевский: брежневизм есть устранение из хрущевизма почти всего, что оставалось от сталинизма. Именно брежневская модель, а не хрущевская переходная фаза к ней от сталинской была реальной «оттепелью»: единственное тепло, которое мог выделять коммунизм, — это тепло гниения. Зрелость и начало разложения номенклатуры транслировались на весь социум. Принцип алкаша Феди из гайдаевской «Операции Ы»: «к людям надо мягше, а на вопросы смотреть ширше» — вот девиз брежневской эпохи.
Иногда говорят: при Брежневе начали сажать диссидентов. Но прежде чем сажать, надо, чтобы они появились. Диссидентское движение, невозможное при Хрущеве (уж он-то показал бы «пидарасам» «кузькину мать»), развернулось именно при Брежневе. Да, исторический коммунизм с человеческим лицом — это коммунизм с лицом Брежнева: воровато-глуповатый коммунизм с сильно выраженными олигархическими, ведомственными и обкомовскими чертами. Но «человеческого» реального коммунизма у Истории до сих пор нет.
У обретения номенклатурой социальных и экономических гарантий была еще одна сторона: усиление средневерхнего (ведомства, обкомы) уровня власти, произошедшее в брежневское время. Эта тенденция нарастала после окончания войны. Так, если в 1939 г. секретари ЦК республиканских компартий, крайкомов и обкомов составляли 20%, то в 1952 г. — уже 50%. Брежневизм был триумфом руководителей именно этого — обкомовско-ведомственного — уровня, усилением их позиций. Ясно, что это тормозило превращение СССР в единую народно-хозяйственную систему (на XXIII съезде КПСС — 1966 год! — была выдвинута идея создания территориально-производственных комплексов, которые должны были превратить страну в единый народно-хозяйственный комплекс), и полностью задача эта так и не была решена. По сути, брежневский период стал временем олигархизации коммунистической власти. С ней произошло то же, что с самодержавием в конце XIX века. Но это — одна сторона. Другая сторона — в том, что «истком» в конце своего развития во многом воспроизвел (по крайней мере, внешне) во властном и экономическом плане генетическую, нэповскую стадию своего развития — олигархическая власть, коррупция, триумвират «комначальник — трестовик — нэпман» (последний — в роли барыги). Не менее ошибочно противопоставлять «застой» «перестройке»: горбачевская эпоха, несмотря на внешний разрыв с брежневской, логически вытекает из нее, развивает целый ряд тенденций, снимает некоторые важнейшие ее противоречия. Если в брежневскую эпоху в виде партхозкриминальных кланов и роста своеволия ведомств в недрах исторического коммунизма в качестве его элемента и антиэлемента одновременно сформировался слой его могильщиков, то в горбачевскую эпоху этот слой получил возможность выйти из тени, а в ельцинскую — приватизировать исторический коммунизм и отсечь от созданного за советский период «общественного пирога» 90% населения.
Слой «отсекателей» был выпестован в брежневскую эпоху. Но и слой отсекаемых тоже! Формально советское общество стало урбанистическим в брежневский период. Именно он стал временем расцвета советского среднего класса, увеличения его благосостояния, включая гарантированные государством услуги. Пока цены на нефть ползли вверх, оба социальных кластера, порожденные брежневизмом, — «социотриумвиры» (номенклатура — хозяйственники — теневики/криминалитет) и средний класс увеличивали свое благосостояние (разумеется, с разной скоростью и в разных объемах). Однако скрытое противоречие между ними существовало. Это противоречие, пожалуй, было главным из возникших в брежневскую эпоху.
В середине 1980-х, когда по команде американцев саудовцы обрушили цены на нефть, это противоречие резко и стремительно вышло на первый план. В новых условиях уже для сохранения прежнего уровня потребления, привилегий и, тем более, их увеличения номенклатуре не хватало качества статусной группы. Нужно было либо возвращаться к уровню рубежа 1960—1970-х, либо превращаться из статусной группы в класс собственников. Источником этого превращения («первоначального накопления») мог быть только советский средний класс, который «на выходе из коммунизма» предстояло экспроприировать так же, как «на входе» номенклатура экспроприировала крестьянство. Однако в конце ХХ века на пути такого «мероприятия» стоял СССР как держава с ее ВПК, силовым комплексом и идеологией, короче — система исторического коммунизма в целом.
По сути, если очистить перестройку и события первой половины 1990-х годов от «исторической пыли» и свести их к чистой логике, то это была борьба между частью номенклатуры, связанными с ней хозяйственными сегментами, теневиками/криминалом и иностранным капиталом — с одной стороны, и советским (а затем экс-советским) средним классом — с другой. Так реализовалось противоречие, сформировавшееся в брежневскую эпоху благодаря ее достижениям.
Средний класс потерпел поражение, был уничтожен и превратился в «новую бедноту»: если в 1989 году в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жили 14 млн чел., то в 1996 году — 169 млн. Таким образом, брежневская эпоха сформировала два основных, латентно антагонистических слоя зрелого коммунистического общества (одна из ранних фиксаций-осознаний этого факта — перелом в творчестве братьев Стругацких, произошедший к середине 1960-х), и в ее конце был поставлен ленинский вопрос: «кто — кого?». Горбачевщина первой стала ответом на этот вопрос, а ельцинщина — окончательным его решением.
В брежневский период не только сформировалось базовое противоречие зрелого «исткома», но и были созданы некоторые условия его перспективного разрешения в пользу номенклатуры, получившей мощное дополнительное оружие мирового уровня. Речь идет о нефти. Если в сталинской модели — сначала аграрно-индустриальной, а затем индустриально-аграрной — экономика обуславливалась ВПК, то в брежневской модели, наряду с ВПК, все большую, нарастающую роль играл сырьевой сектор — нефть и газ. Доля топливно-энергетического комплекса (ТЭК) в экспорте постоянно увеличивалась: с 1960-го по 1985-й год она выросла с 16,2 до 54,4%, а доля сложной техники упала с 20,7 до 12,5% (в 1980 г. советский ТЭК давал 10% мировой добычи нефти и газа).
Именно по сырьевой линии СССР экономически интегрировался в мировую систему, что привело к оформлению в брежневский период еще одного серьезного противоречия, взорвавшегося во второй половине 1980-х. Как часть этой мировой (капиталистической) экономики, в которую СССР начал активно интегрироваться с середины 1950-х гг., он мог выступать главным образом как сырьевой придаток этой системы. В результате возникало острейшее противоречие между антисистемными и системными характеристиками положения СССР (и его господствующих групп) в мировой системе. Разрешиться оно могло либо по линии окончательного создания альтернативной капитализму высокотехничной цивилизации (объективно это требовало отстранения от власти значительной части номенклатуры и выхода на первый план наиболее активной части среднего класса), либо по линии превращения СССР в сырьевую полупериферию, а затем и периферию капсистемы с неизбежным демонтажем «исткома» и СССР под руководством сырьевой и региональной номенклатуры в союзе с иностранным капиталом. В брежневской модели это противоречие не достигло остроты, но сформировалось оно именно в этой модели, кратко и среднесрочные достижения которой стали причиной крушения системы в долгосрочной перспективе.
Что за бред? О каком коммунизме речь? В СССР не было коммунизма. Коммунизм - это принятие решения коммуной, то есть группой людей. В СССР основную скрипку играл вождь, это яркое противоречие основам коммунизма (парламентского) принятия решения. Начните с идеологии. Есть Ветхий Завет, где налог - десятина и есть Новый Завет, где нет налогов, но если продал имущество, то все отдается первосвященнику, а первосвященник решает какое имущество купить далее. Начните с идеологии, у Вас каша в голове
Фурсов Андрей Ильич – русский историк, обществовед, публицист, социолог.
Автор более 200 научных работ, в том числе девяти монографий.
В 2009 году избран академиком Международной академии наук (International Academy of Science).
Научные интересы сосредоточены на методологии социально-исторических исследований, теории и истории сложных социальных систем, особенностях исторического субъекта, феномене власти (и мировой борьбы за власть, информацию, ресурсы), на русской истории, истории капиталистической системы и на сравнительно-исторических сопоставлениях Запада, России и Востока.
Христианство вообще не имеет никакого отношения к учению И.Христа. Ни католическое, ни православное, ни какое другое. Христос проповедовал то, что сегодня именуется буддизмом. Включая реинкарнацию. Кому интересно, тот без труда найдет его прямую речь об этом в Новом Завете. А то, что задвигают в глупые головы под названием христианство - это совершенно чуждый любому разумному человеку иделогический продукт.
С точки зрения христианства, которое отчасти и в сильно извращённой, а точнее илеологизированной форме поддерживают англо-саксоны, патологическое враньё англо-саксонов везде и всем действительно можно считать феноменом, если и конечно не подойти к этому феномену с точки зрения идеологии. Когда казалось бы правду говорить гораздо легче и проще. Видимо все дело в различии понимания сути христианства, как истинной свободы. В России православие позволяет освободится от смертных
Фурсов Андрей Ильич – русский историк, обществовед, публицист, социолог.
0
